http://www.n-sladkov.ru/index.php/zarubki
I
Тетради моих дневников - это мои "годовые кольца": в них, как и в кольцах дерева, летопись моей жизни.
Лес для человека не только хвойный, лиственный или смешанный, oн для него и радостный, вдохновляющий, удивительный, наводящий на размышления. Даже страшный! Но всегда притягательный и красивый(...) Самое удивительное явление на земле. Самое прекрасное и самое уязвимое.
Ходишь по давным-давно знакомым тебе местам - и словно везде сам себя встречаешь: и тут ты, и там, и там. И все, что вокруг, давно твое и всюду ты, ты и ты.
Весной в лесу и без тебя все торопится, а ты еще больше торопишь время - с нетерпением ожидaешь каждый новый день, предвкушая завтрашние события. Пока не спохватишься - а весна-то уже и кончается! И куда спешил, зачем весну торопил - жди теперь новую целый год!
В лесу все неожиданно, непредсказуемо и всякий раз внове. Работа для всех твоих пяти чувств. А то и шести...
Остановись, осмотрись - и лес начнет тебе открываться не вообще, не скопом, а в том месте, в котором остановился, - болотцем, вырубкой, поляной или ручьем. Это как разговор с человеком: одно дело на ходу, на бегу - привет, привет! - и бегом дальше. И совсем иное, когда неспешно, обстоятельно, по душам.
В ливень я поднимаю руки, хватаю тугие струи дождя - и так достаю до неба...
Мы слишком быстрые и не видим того, что медленно происходит. Не видим, как растут деревья, как дробятся и рассыпаются скалы, как погружаются в землю камни. Мы очень быстро живем. И очень мало.
Вся лесная жизнь замешена на терпении. Семя в земле терпеливо ожидает своей поры. Цветок ждет тепла. Сова весь день неподвижно сидит в ожидании ночи. Ливень, буря, мороз - а ты терпи. И пусть тебе уже не терпится, а ты терпи. Холод, голод, жара - терпи. Все перетерпи - и только тогда исполнится то, ради чего терпел.
Зимой деревья от ветров и морозов поскрипывают, похрустывают, постукивают, попискивают, и это бывает очень похоже на голоса летних птиц. Уж не снятся ли зимним деревьям летние сны, не вспоминают ли они сквозь сон о птицах, что пели летом на их сучках? А почему бы и нет?..
Каждое дерево шумит - даже в пору безветрия. И у каждого свой, особый шум. Но лес, бывает, так соединит все шумы, так их перемешает, что получится полная тишина. Лесная особая тишина.
Идешь по весеннему лесу и вспоминаешь, кого ты видел и слышал тут в прошлые весны. Вспомнишь песни зяблика или веснички - они тут же и пропоют. Вспомнишь линючего зайца - он уже тут как тут, скачет-шуршит в ольшанике! Вспомнишь про дятла - а он уже где-то стучит. И так получается, словно они не из леса являются, а из твоей памяти! Вспоминаешь - как на волю их выпускаешь. Только вспомнишь, а он и тут. Полная голова воспоминаний, полный лес зверей и птиц.
Рассказывая о лесе, ты неизбежно рассказываешь и о себе.
Три года не был я на этом лесном островке посреди мохового болота, а ничего на нем за это время не изменилось: те же сизые от лишайников сосенки, ярко-зеленый брусничник, та же застойная тишина. Так было и так будет. Когда и тебя не будет...
Вспоминаешь давние, до слез когда-то огорчительные охотничьи моменты, когда упускал то птицу, то зверя, и диву даешься - уже не горюешь, а радуешься. И тому, что упустил и промазал и что не убил. А вот от прежних сладких удач одна только горечь...
Вместо травы - асфальт, вместо деревьев - стены, вместо синего неба над головой - дым и муть. Скрежет машин вместо пения птиц, гул толпы вместо лесной тишины, топот ног вместо плеска волн. Городское бесприродное детство.
Нет одной правды на всех. Потому-то людям нужна не правда, а утешение.
Наш внутренний голос... Не голос ли это природы, давшей нам свое поручение, по-своему определившей смысл и назначение нашей жизни?
Особенно задерживаются глаза на темных еловых мысах, вдающихся в светлое моховое болото. Как встреча двух лесных миров: мира светлого с миром темным. Кто там живет, на границе света и темноты? Что происходит там?
Солнце не просто освещает лес, а всегда в нем что-то высвечивает. То высветит елочку, усыпанную разноцветными осенними листьями, то такой мухомор, что тихонечко ахнешь, или коряжку, обросшую изумрудным плюшевым мхом. Да мало ли что еще! Bот так и глаз наш в лесу: не просто видит, а высматривает свое.
Обрадованные встречей в лесу, мы не всегда догадываемся, что совсем не эта вот птица, не этот вот цветок создали нaм счастливое настроение, а все встреченные по пути птицы и все увиденные цветы. Все они добавляли и добавляли по капельке нам радости. И не только они, а и кусты, и деревья, и ветер, и солнце, и радуга. И - весь наш путь. И бессмысленна наша надежда завладеть радостью, унеся из леса поразивший нас цветок или поймав голосистую птицу. Тогда уж берите домой весь лес целиком - или сами идите из дома в лес!
Чужды осеннему тихому лесу громкие голоса, тарахтенье мотора, брёх собак. И особенно - выстрелы, убивающие его тишину и покой.
Глядя на жeлудь или орешек липы, не представишь тот могучий дуб или пышную липу, которые спрятаны в этих плодах, хотя облик их уже в них заложен. Вот так не видишь и то, что заложено в каждой встрече в лесу, что из нее со временем прорастет и чем обернется. Все окружающее скрывает в себе гораздо больше, чем кажется нам на первый взгляд.
Чем интереснее человек, тем интереснее все, о чем он рассказывает: и лес, и звери, и птицы. Явления, события, люди.
Все меньше в лесу зверей и птиц - угасает огонек в лампе, в которой выгорел керосин. Все слабей огонек, все копотней, и уже начинает мигать. И если вовремя не заправить лампу - совсем потухнет. И навсегда.
А что, если бы леса и поля вдруг заговорили? Что бы услышали мы от них? Наверное, то, о чем и сами догадываемся, когда они упорно молчат.
Ложный гриб до того всегда ровненький, чистенький, аккуратненький, что всем сразу видно - он насквозь ложный.
Заросшую тропу в ельник опознаешь и через много лет. Тянется сквозь темный ельник узенькая полоска осинок, березок, рябинок - зеленая извилина памяти. А по кольцам на срезе можно даже узнать, когда тут была тропа. Долгая память леса...
Почему все дикие звери и птицы так недоверчивы? Потому что всех доверчивых убили охотники.
В лесу много мест, которые очень хочется обойти стороной. Не поддавайся соблазну, иди напрямик. И лес тогда может открыться тебе с той стороны, о которой ты даже и не догадывался.
Природу не любят только те, кто боится остаться наедине с самим собой.
Сколько фантастического могли бы рассказать о своей жизни звери, рыбы и насекомые! Но они молчат. Не потому ли, что мы их об этом не спрашиваем?
Пора уже собирать рассказы очевидцев о встречах со зверями и птицами, как собирают старые песни, легенды и сказки.
Оборотни... Гусеница оборачивается бабочкой, личинка стрекозы - стрекозой. Личинка - житель подводного царства, стрекоза - воздушного. Помнит ли стрекоза о своей прошлой жизни в подводном лесу, населенном подводными обитателями? Или оборотень теряет все свое прошлое и живет только отпущенными ему минутами? Как забывает птица свою жизнь в яйце.
До встречи с тобой все эти леса и поля, луга и болота были сами по себе, отдельно. А после встречи они с тобой породнились, вошли в твою жизнь - леса и все, кто в них живет. Теперь уже не просто заяц запрыгал, но поскакало твое отношение к нему!
Всю историю мы, как мужик медведя, хитро обманывали природу. А обманули сами себя: ни вершков теперь у нас, ни корешков!
Наши города как огромные надгробные плиты на похороненной под ними землей.
Мне не нужны ни птица, ни зверь, а нужно общение с ними, выслеживание их; мне нужна не стрельба из засады, а ожидание в ней; мне не нужна вершина горы - мне интересен подъем на нее. Мне действие важно, а не итог.
У каждого живого существа своя жизнь, своя судьба. И твои встречи с ним - мгновения в его судьбе: встретились и разошлись. И снова каждый сам по себе. Но так только кажется! После встречи и птица и зверь уже не безразличны тебе. Нет-нет да и вспомнишь, как-то они там сейчас в лесу? Что поделывают, все ли у них в порядке? И ты уже не сам по себе, а со всеми теми, кого когда-то встречал в лесу.
со всем тем, что их там окружало: деревьями и кустами, шумом ветра и сиянием солнца. А без этого они всего лишь листики, сорванные с пышного дерева.
В лесу нас тревожат самые слабые запахи, самые тихие звуки. Потому что когда-то, в глубокой древности, они были для нас, людей, жизненно необходимы. И теперь эта далекая память нас останавливает и волнует.
В лесу нет правых и виноватых, в лесу правы все: осы и осоеды, тетерева и тетеревятники.
Наблюдая так называемых неразумных животных, то и дело поражаешься разумности их поведения и поступков.
II
Дарование есть поручение.
Е. Баратынский
Сейчас многие вполне умные люди утверждают, что они в пору культа "не знали", "не понимали", "не догадывались"... Очень странно: почему же я, в ту пору еще пацан, если и не знал, то хорошо уже это чувствовал?
Позиция писателя схожа с поведением пловца в реке: один плывет против течения, другой - по течению, один раздвигает встречный мусор, другой лавирует между ним.
Вдруг тебя осеняет мысль: это как скала обрушивается в реку! Ты хватаешься за карандаш и лихорадочно, с пятого на десятое, записываешь самое главное - сюжет. Словно река волочит упавшую глыбу по дну, оставляя на нем обломки. Дальше река принимается за обкатывание углов, шлифовку обломков, укладывание их в определенном порядке. То же происходит у тебя в голове с мыслями и словами. В итоге у речки блестящая отмель, а у тебя более или менее достойный рассказ.
Герои моих книжек тем уже хороши, что я рад с ними встречаться снова и снова! Каждый ли пишущий может похвастаться тем же?
"Надо же во что-то верить!" Во что-то надо, но не в кого-то.
Мы занимались не выявлением талантов и склонностей человека, a поступали по армейскому правилу: "Не умеешь - научим, не хочешь - заставим!" И вот результат...
Даже Богу потребовалось семь дней для сотворения мира; нам для его уничтожения довольно одной минуты.
Пришвин написал: "Вот если бы люди бросили подсиживать друг друга и стали заниматься тем, что каждый из них любит, для чего каждый рожден, - что бы это было!" А ничего бы не было: потому что люди никогда не бросят подсиживать друг друга. В этом бессилие литературы: она знает, что надо бы изменить, но изменить ничего не может. Знает, как было бы хорошо, если бы не было так плохо...
Происходит второе изгнание человека из рая: сперва из рая небесного, теперь - из рая земного. Природа уже отторгает нас!
Предком нашего деда Мазая несомненно был старик Ной!
У людей нет контролирующего механизма, отсеивающего все нежизнеспособное, - и человечество начинает вырождаться.
От соснового бора веет вечностью и смолой.
Зверь не раздумывая - по нашим понятиям он неразумный! - кидается на выручку детеныша или собрата; человек, пораздумав, - благо есть чем! - частенько уходит в сторону...
Мелькнет, бывает, некий сюжет, вспыхнешь и загоришься, кинешься вдогон, чтобы схватить и поймать "легкую птицу свободную". Вот вроде схватил, скорее ее в свою бумажную клетку, опутав строчками и словами. Смирилась птица, подчинилась тебе, а ты уже видишь, что это совсем не та жар-птица, что поманила тебя, обдала огнем, пролетая. А сидит в бумажной клетке за прутьями-строчками взъерошенная ворона. Царевна обернулась лягушкой...
Какой обернуться птицей, чтобы зов твой услышали все, кого ты любил при жизни?
слабеют; как и события в твоей памяти...
Всю жизнь не терпел над собой никакого начальства! И никогда ничего у него не просил. Просить у них - всегда унижаться. А унижаться я органически не могу. Какие блага стоят нашего унижения? "Зависеть от царя, зависеть от народа..." Зависеть - это уже не быть самим собой.
До сих пор в жару на новых сосновых бревнах, которыми я заменил в доме старые, выступают большие капли смолы, похожие на блестящие слезы. Словно до сих пор бревна вспоминают свой бор и плачут.
В некоторых странах людей уже больше, чем воробьев! В Дании, например, 2 миллиона воробьев и только 1 миллион жаворонков. А людей - 5 миллионов. На Земле сейчас 5,5 миллиарда людей и всего 14 красноногих ибисов, 18 пар американских журавлей и 20 штук сейшельских зарянок.
Поиски в лесу зверей и птиц не менее интересны, чем сами встречи с ними. Больше того: просто встречи без поиска малого стоят. Встреча должна быть наградой упорству твоему и смекалке!
В пригородных лесах люди разоряют до трети всех птичьих гнезд. В Италии на пролете ежегодно убивают до 150 миллионов мелких птиц. Сколько же их гибнет по нашей вине на всей Земле?
Птицы хорошо понимают сигналы тревоги других птиц: в борьбе с общим врагом птицы нашли и "общий язык".
Некоторые звери, желая выразить полную покорность и подчинение, ложатся перед сильным на землю: лежачего не бьют! И только у людей именно лежачего и бьют, да еще ногами...
Немыслимое увеличение в городах собак и кошек говорит об увеличении одиночества среди людей, об их отчужденности друг от друга.
Книги о природе раскупаются больше и больше: люди чувствуют, как природа скудеет и исчезает. И пытаются общением с книгами заменить общение с ней.
Войти бы - хоть ноткой единой! - в хор лесных голосов, хоть единым бы звуком закрепиться в нем. И повторяться, и повторяться...
Лес - моя среда: отрада телу и вдохновенье душе.
Сколького я так и не увидел на этой земле. И теперь уже не увижу...
Деревенская тишина - это не мертвая тишина. Это и щебетание ласточек, посвистывание скворца, стук ведра у колодца и кукареканье петуха. Эти-то звуки и создают деревенскую тишину.
Мы ужасаемся жизни выдры: зимой то в снегу, то в ледяной воде. Но природа своих детей бережет, и в снегу и в ледяной воде они чувствуют себя, как мы дома.
Люблю извилистые тропинки: что ни поворот - то и новость, что ни развилка - то и неожиданность.
Рвутся и рвутся нити-паутинки, связывающие нас с природой. Пока однажды не повиснем на волоске...
Собака при нападении волка или кабана бросается в ноги к хозяину, ища защиты. Ослы, лошади, зачуяв волка или медведя, спешат к кострам людей. Даже джейраны и лоси, гонимые волками, перестают бояться людей и приближаются к ним. В их генной памяти сохранилось, что древний человек не так опасен, как зверь. И они на нас еще надеются...
Каждое открытие охотничьего сезона - это как неправедный суд, приговаривающий на казнь тысячи ни в чем неповинных живых существ.
Неужели обезьяна когда-то оторвала руки свои от земли для того только, чтобы задушить ими природу?
Лучшая вера для современных людей - это вера в переселение душ после смерти в каких-то животных. Может, хоть это заставило бы относиться к животным благожелательней и терпимей!
Прошлой зимой сдал в Архив некоторые свои книги и рукописи. Словно сижу на необитаемом острове и вот положил в бутылку записку со своими координатами и бросил в море: куда-то ее принесет, найдет ли ее кто-нибудь, прочитает ли?..
Ящерице необходимо время от времени выползать на солнце, чтобы зарядиться его лучами; мне необходимо бывать в лесу, чтобы заряжаться его зеленой силой.
Ни один вид травоядных животных - оленей, зайцев, сурков, антилоп - не занесен в Красную книгу по вине волков и других хищников. Только по вине нас, людей.
Возвращается писатель из странствий и пишет рассказ или очерк о путешествии. И в конце этак небрежно подписывается: "Лондон-Париж-Москва". А как мне подписывать: "Болото-озеро-лес"?
В старину топили лишь слепых котят и щенят; сейчас топят леса и поля, затопляют деревни и города.
Мы перестали быть сожителями, симбионтами природы и превратились в ее паразитов.
Все было до меня и все после меня будет: леса, болота, степи, горы. И многие о них писали - но другие! И потому по-другому писали: может, и лучше, но не так, как я. И в этом - и только в этом! - цена всего того, что мною написано. Если, конечно, вообще это имеет какую-то цену...
Быть среди других - значит все время противостоять, постоянно ощущать давление со стороны. И нужны немалые усилия, чтобы среди других оставаться самим собой.
Глядя на пейзаж, многие восклицают: "Шишкин!", "Левитан!", "Айвазовский!". Неужели они думают, что делают этим пейзажу честь?..
Всякая вспышка жизни ведет к истощению ее основы. Лемминги, размножась, истощают растительность тундры; после чего им ничего не остается, как всем утопиться, чтобы растительность снова восстановилась. Мы, люди, размножась сверх всякой меры, не станем топиться в море - мы до конца истощим природу. И я не вижу ничего, что нас бы остановило. "Все для человека, все ради блага его!" Хотя - именно ради блага! - давно бы пора окоротиться.
Когда видишь в лесу ободранные березы и сожженные муравейники, становится так стыдно, словно ты сам это сделал!
Нам нечего ждать милостей от природы - после того, что мы с ней сделали....
Бреши опустения на земле расширяются, как озоновые дыры в небе.
Тысячи лет литература, искусство, религия пытаются сделать людей честнее, добрее, великодушней, милосердней, а результатов чуть. Стали только хитрее и изощренней. И если в старину подонок бегал на своих двоих, то теперь он летает на самолете. Рудимент совершенно необъяснимый.
Мы наводим ребят на ответы, а надо бы - на вопросы.
Есть люди, в присутствии которых невозможно сказать пошлость, невозможно не только дурно поступить, но и дурно подумать. Они одним своим присутствием благотворно влияют на окружающих, поучают, не поучая.
Многое из того, что записываешь в лесу, срабатывает через годы. Словно ты опылился, а потом зреет плод: когда-то еще созреет...
Куда бы ни шел, всегда идешь навстречу своей судьбе.
Большинство подчиненных не переносят власти начальников, но совсем не прочь занять их место и самим властвовать.
Хорошо только то, что как бы само собой выплескивается из тебя на бумагу. Всякое вымученное писание мучительно и для пишущего и для читающего.
Важно не то, что говорят, а почему говорят.
В клетке звери и птицы теряют то, что теряет и человек в тюрьме: смысл жизни.
У каждого из нас есть свои "табу", свои запреты: это веления нашей совести.
В городе чужие мысли навязчивы, как комары в лесу! И от них так же приходится отмахиваться и отбиваться, чтобы не закусали.
"Исписался" - это не тогда, когда писать стало не о чем, а когда все стало неинтересно.
Земля сейчас с высоты как лоскутное одеяло. И все меньше на нем зеленых лоскутков, пригодных для жизни диких зверей и птиц.
Порядок могут создать только порядочные люди.
Поезда наши еще, слава богу, уютно постукивают на стыках; в Японии их сверхэкспрессы уже не стучат, а воют, как голодные волки!
Каждое техническое новшество встречаем на "ура!". А не мешало бы прикинуть, во сколько миллионов человеческих жизней обошлось нам - и обходится! - изобретение паровоза, парохода, самолета, автомобилей, даже велосипеда! Не говоря уже об изобретении пулемета и бомбы. И кричали бы "караул!", а не "ура!".
Всякая тенденция - уже неправда, всякая неправда - уже насилие.
Все созданное человеком - это уже познанная и освоенная природа. Это уже не загадочная живая ветвь, а оструганная сухая палка.
Всякое навязывание чего бы то ни было - от моды до идеологии и религии - нарушение прав человека.
В газете было сообщение, что мост через реку Сухону обрушился от рева самолета, преодолевшего звуковой барьер. А вы не верите, что от этого в гнездах птиц лопаются яйца.
Вдохновлять может только лес дикий, нетронутый. Посаженный и ухоженный, похожий на шеренги телеграфных столбов, кроме гнетущего чувства, ничего породить не может.
Самый верный способ точно рассказать о себе - это рассказывать о других.
Наблюдая жизнь зверей и птиц, начинаешь многое понимать в человеческой жизни.
Иметь право!.. Возможно, я никогда не воспользуюсь им, но оно должно у меня быть. Вот так человек не боится приближения холодной зимы, если у него есть теплый дом.
Нас почти убедили, что мы, люди, для того только, чтобы работать на государство, а природа для того, чтобы работать на нас.
Пора покорять не природу, а технику, которая уже выходит из-под контроля!
Вся техническая мощь всей нашей цивилизации не может создать даже простейшей живой амебы; зато может погубить на Земле все живое. А кому нужна такая цивилизация, которая губит жизнь?
III
О. Хайям
Узоры ветвей и листьев так, бывает, сплетаются на фоне неба, что с изумлением думаешь: "А это ведь не случайно, не может быть случайным такое совершенство и такая красота: кто-то за этим стоит, что-то за этим есть!"
Белые бабочки в темных зарослях - это порхающие мгновения.
На опушках хмурых ельников вдруг зажелтели, зазолотились березки - словно выбежали из осеннего холодного ельника погреться на солнышке!
В сильный ветер лес скрипит и шумит - ходишь по нему, как под зелеными парусами! Утопая в волнах кустов и брызгах зеленых листьев. Идешь - как по воле ветра плывешь.
Если смотреть на дерево снизу, то увидишь его на фоне неба. И будет оно совсем не таким, как на фоне соседних деревьев. Среди соседей оно обыденное, заурядное, оно как все. На фоне неба - исключительное и единственное, совершенное, даже неповторимое. Одно дело видеть что-то на фоне текущего дня, и другое - на фоне вечного неба.
На лесной осенней опушке каждое дерево стало само по себе. Уже не просто желтые - скопом! - березы, не просто оранжевые черемухи или одинаково багряные рябины. У каждого дерева теперь свой оттенок и тон. И его уже не смешаешь с соседями. В каждом просматривается характер, у каждого свое лицо.
Еще бы жизнь одну - и ту бы провел в лесу!
Снежинка на ладони всегда загадка: кто создал и послал тебе этакое совершенство?
В лесу, засыпанном снегом, такая тишина, что страшно и кашлянуть... Тишина - это лучшее из всего того, что я когда-нибудь слышал.
В зимнем лесу не хочется нарушать тишину, трогать руками снеговые фигурки, затаптывать затейливые следы птиц и зверей. Хочется тихо ходить, смотреть и молчать.
Ночной осенний лес. Лунные пятна под черными елками, яркие звезды над головой. Дорога исчерчена тенями сосен - как по ступенькам идешь. Серебряное пятно: не то иневая поляна, не то тихое озеро. Купола стогов как шлемы богатырей. Сияющая дорога лунной рекой втекает в черный лес и посверкивает между стволов. Не идешь, а паришь. И жалеешь, что столько подобных ночей ты так бездарно проспал!
Лес после дождя встряхивался на ветру - как собака после купания!
пятна туманностей. Контуры диковинных кустов и деревьев, следы невиданных птиц и зверей. Какие-то черточки, загогулины, завитушки, многоточия и тире. Нечто нерасшифрованное и непознанное шуршит под ногами.
Бывает, такой снится сон - только бы не проснуться! Вот так себя чувствуешь, попадая в места незнакомые, дикие, - жадно всматриваешься и вслушиваешься. И только бы не проснуться!
Чтобы цветок разглядеть, не зазорно перед ним и на колени встать.
Читаешь у путешественников: "Нам было не до красот природы!" Интересно, что более важное отвлекало их? И есть ли это, более важное?
IV
До самого последнего времени у нас не было обратной связи с природой: мы творили все, что только нам вздумается, а природа молчала и терпела. И вот ее терпение кончилось, и она закричала. И мы наконец ее поняли и ужаснулись: что же мы натворили! А что бы раньше прислушаться к ней, когда она еще не кричала, а только роптала?
Преданность сразу же оборачивается продажностью, если за нее начинают платить.
"себе на уме" редко смеются открыто.
Все хорошее на земле сделано недовольными: довольные только терпели невзгоды и приспосабливались к ним.
Откуда у нас такая самоуверенность в превосходстве нашем над всем живым? От разума или от силы? А ведь обычный шмель в поле в 400 раз старше всего человечества. В 400 раз!
И даже иногда похлопываю рукой.
Считается, что в любовных делах у зверей все проще простого: побеждает сильнейший. Все так и есть: на птичьих токах, на турнирах зверей побеждает сильнейший, нахрапистый, храбрый. (...) Но это еще совсем не значит, что именно с ним непременно уйдет оленуха или тетерка: тут выбор не за ним, а за ней. Есть что-то еще посильнее силы.
В каждом уголке леса, поля, болота есть что-то самое главное, что выражает всю его суть. Как вот и в человеке.