Нас в ущелье заманила вода. Она билась среди мёртвых раскалённых камней, как живая прохладная жилка. Мы грохнулись на колени, окунули головы в воду и стали пить, фыркая и захлебываясь: в пустыне быстро узнаёшь цену воде!
Чем глубже в ущелье, тем скалы угрюмей и выше. Скалы чёрные от загара. Блестящие, как литое стекло. Вычернило их солнце, отполировали песком ветры. Голубое небо отражается в чёрных скалах, и они отливают синью, как вороново крыло.
Тут и там на чёрных стенах светлые пятна. Это срывались от подземных толчков глыбы. Пятен много: землетрясения здесь не диковина. Глыбы огромные: землетрясения здесь нешуточные.
Между чёрных скал лиловые осыпи. Тени там резки, камни горячи, а звуки гулки.
В мире камней живут «каменные» птицы: каменный поползень, каменная куропатка, пёстрый каменный дрозд, даже каменный воробей!
Каменный поползень гнездо строит из глины, замешанной на слюне. Гнездо раз в триста тяжелей самой птички. И крепкое оно, как камень. Поползень строит свой дом надолго. Сверху полирует слизью от гусениц. Вмазывает в глину яркие пёрышки и блестящих жуков — украшает.
Каменные дрозды весёлыми рыжими пятнышками светятся на мрачных скалах. И звонкие их голоса смягчают суровость каменных глыб.
По-деревенски, словно в курятнике, квохчут кеклики — каменные куропатки. Странные птицы: в камнях живут, в камнях кормятся, в камнях детей растят. Ну, а каменные воробьи такие же горластые, как и их городские сородичи.
Когда-то тут жили и люди.
Везде на скалах рисунки! И там и тут: целые картинные галереи! Больше всего выбито и выцарапано козлов: рогатых, бородатых, важных. А вот бараны-архары с толстыми, круто закрученными рогами. Олени-маралы; значит, и они тут раньше водились.
Я разглядываю мастерскую древнего живописца. Вот на этом камне он сидел у стены. Свет падал отсюда: как и теперь, тысячу лет спустя… Тишина окружала его. И тысячу лет назад она была такой же, как и сейчас. И солнце пекло. И лениво — вот так же! — жужжали мухи. Из того ручья он пил, черпая воду ладонями. И капли скатывались с бороды.
Его сородичи после тяжёлой охоты блаженно лежали в тени, сонно отмахиваясь от мух. Просыпаясь, подсмеивались, наверное, над чудаком, упорно царапающим скалу.
А художник скоблил и скоблил. Взбудораженный, переполненный виденным, узнанным, понятым. Первый историк и живописец древних жителей этих гор. Счастливый уже одним тем, что никто ему не мешает.
Я вглядываюсь в рисунки на скалах: они напоминают что-то очень знакомое. Ну да, конечно, вот так же рисуют теперь ребята углем и мелом на стенах, заборах, панелях! По правилу: «Точка, точка, запятая, минус — рожица кривая».
каких упорно преследовали.
Есть на скалах рисунки непонятных зверей и чудовищ, Наверное, тогда художники боялись чего-то страшного и непонятного.
А есть рисунки и смешные. Баран с собачьим хвостом, верблюд с козлиными рогами, козёл с верблюжьим горбом. Древние охотники, прекрасно знавшие звериную стать, наверное, со смеху покатывались, глядя на этих уродцев. Так же, как теперь смеются ребята над стишками-перевёртышами: «Курочки закрякали, утки закудахтали».
Я перехожу от камня к камню, от скалы к скале — как от витрины к витрине музея. Время многое уже стёрло. Многое потускнело и потемнело под огненным солнцем пустыни. Жёсткие ветры затёрли грани. Но я с уважением глажу шероховатые камни. Я с завистью думаю о художнике, рисунки которого пережили века…
Спим мы в крохотной палаточке, втиснутой между упавшими глыбами. Ветер надувает её, как воздушный шарик. Камни давят под рёбра.
Утром мы покидаем каменное ущелье.
Со всех сторон смотрят на нас дикие козлы-теки: мёртвые, изваянные на камне: и живые, застывшие, как каменные изваяния.