Путешествие в августе лучше всего начинать ранним утром. Сунь в карман бутерброд — и быстрей за калитку.
Утро и белый туман. Туман весёлый, весь солнцем пронизан, сияет и светится — хоть глаза жмурь!
Над головой кляксы синие — это просветы неба. Под ногами пятна седые — луговинки сырой травы. По сторонам неясные тени шепчутся и шевелятся. Весь мир утонул в тумане!
Но вот всё поплыло, заколыхалось — и просияло! Дали стали чёткими, краски яркими, звуки звонкими. А роса такая, что хоть умывайся!
Росинки дрожат на кончиках листьев. Росинки стреляют красными стрелами. Росинками переполнились цветы-бокалы.
На листьях манжетки — гранёные звёзды. Колоски и метёлки согнулись от ожерелий. Еловые лапы словно хрустальные люстры.
Качнула синица еловую люстру — обрушились сверкающие подвески. Ударили они по осинке — осинка вспыхнула и затрепетала.
В гамачках паучьих — ртутные бусы. Нити паутины — как нити жемчуга. А сети паучьи — созвездья в лесной вселенной.
Но главное чудо уже свершилось. Когда туман поднимался и таял, на миг в просветах повисала радуга. Не привычная семицветная, а невиданная — снежно-белая. Белая на голубом.
Свежесть утра бодрит. И впереди ещё весь день.
— Эй, Миша-Медведь, на вопрос ответь.
— Какой вопрос, стрекотуха?
— Почему тебя Медведем зовут? Глухарь — он весной глухой, понятно, заяц-беляк — он зимой белый, понятно, а вот Медведь — не понятно!
— Хе-хе! Бестолковая ты птица. Медведь — значит мёд ведающий. Знаю, стало быть, где мёд в лесу спрятан.
— А где, где он, мёд-то?
— Так я тебе и сказал! Ты же всем разболтаешь сразу, все вы в лесу тогда медведями станете.
— Слушай, Филин, неужели ты меня проглотить можешь?
— Могу, Крот, могу. Я такой.
— Неужто и зайчонка протолкнёшь?
— И зайчонка протолкну.
— Ну а ежа? Хе-хе. . .
— И ежа проглочу.
— Ишь ты! А как же колючки?
— А колючки выплюну.
— Смотри какой молодец! А Медведь вон на ежа даже сесть боится.. .
Самая крупная наша бабочка: крылья в ладонь! Порхает в ночной темноте, как большая летучая мышь. Но не комаров она ловит и даже не ищет нектар. За всю свою жизнь она не проглотит и капельки, всю жизнь не ест.
На день скрывается в укромном местечке и сидит неподвижно и незаметно. Но случись нечаянно коснуться её, как с шорохом дрогнут широкие крылья и моргнут на них четыре глазастых пятна. Ты отшатнёшься испуганно, а бабочка улетит.
Славные имена у жучишек: точильщики, пилильщики, бомбардиры. Усачи, долгоносики, карапузики. Или этот вот: скакун полевой! Скакун так скакун: ты ладошкой его, а он — хоп! — и подскочил. И в траве затерялся: попробуй разгляди зелёного на зелёном! Лучше и не ищи, только зря глаза проглядишь.
— Голосистый Лесной Конёк, почему ты песни петь перестал? В лесу-то не осень ещё, пел бы да пел!
— Надоело, Белка, ой как надоело! Сама посуди: восемьдесят дней пою! По три тысячи семьсот песен в день. Ну-ка посчитай — сколько получится? У тебя на хвосте волосков столько нету. Двести девяносто шесть тысяч! Охрип, осип, осовел. Пусть теперь другие поют, я свою летнюю норму выполнил!
Ударила первая капля дождя, начались соревнования.
Первым выжимал вес подберёзовик, он поднял листик берёзы и улитку.
Вторым номером был гриб подосиновик. Он выжал три листка осины, сосновую шишку и маленького лягушонка.
Моховик был третьим. Он раззадорился, расхвастался. Раздвинул шляпкой мох, подлез под сучок и стал выжимать. Жал-жал, жал-жал — не выжал. Только шляпку свою раздвоил. Как заячья губа стала.
— не тужили. Всё вокруг глаз радовало, и дышалось легко. Но протоптали ребята-туристы дорожку к нашему озерку. Это бы ничего: ребята хорошие, аккуратные. Зря деревья не рубят, кусты не ломают, уходят — костёр водой заливают. Даже мусор после себя убирают.
Только вот убирают они его по-своему: в охапку — да в наше озерко! Все концы в воду. Скопились у нас на дне разные банки-склянки, бумага да тряпки. Мы год терпели, два терпели, а на третий год — не вытерпели! На дне свалка — глаза б не глядели, вода ржавая — дышать нечем.
Вот и жалуемся.