В месяц июль мы входим незаметно. Сразу и не понять: что же изменилось вокруг? То же жаркое солнце, та же густая зелень. Те же птичьи голоса и цветы.
То, да не то!
Солнце тут злее — с раскалённым белым ободком. Новые кругом появились цветы. По-иному, ленивее, зазвучали вокруг голоса птиц. И на иной лад лопочут на ветру зелёные листья.
Не многим, не броско, но всё же отличилась страна «Июль» от страны «Июнь». Так ведь и по названию они похожи, только-то и всего, что в слове вместо «н» — «л».
Жара. Млявые вороны на заборе в изнеможении свесили крылья и разинули клювы. Ласточки и стрижи кружатся над водой: пьют и купаются на лету.
Жаркие жёлтые волны катятся по созревшим полям, и горячая пыль на дорогах завивается вихревыми столбами.
Лениво плывут кучевые облака — огромные и таинственные, как далёкие снежные горы. Лениво колышутся ветви и лениво прыгают солнечные зайчики. Лениво, не шевеля крыльями, кружат в небе хищные сарычи и луни. Даже комарам лень днём кусаться — ждут вечера.
Птицы поют реже и неохотнее — начинают менять перо, линять. Ручьи перестают бурлить — давно схлынули вешние воды. Умолкли отчаянные лягушачьи концерты.
Но тишины нет! Лягушек сменили кузнечики: трещат, не умолкая, в лесах и полях. Да и какая там тишина, если то и дело грохочут грозы, дождь звенит по проводам, хлещет по листьям. Путешественнику по «Июлю» долго спать не положено. Проспишь — и останешься ни с чем. Не увидишь утренних июльских цветов, которые не сводят с солнца разноцветных глаз. Не услышишь, как гудят от пчёл огромные липы. Не понюхаешь, чем пахнут по утрам лесные поляны и вырубки. А пахнут они так, будто варят на них земляничное варенье!
Шагает путешественник по лесам и полям по колени в траве, как в зелёной воде.
Дали дрожат и плывут. Струится горизонт. Струятся леса, дороги, курганы. Плывут далёкие дома и целые посёлки. Плывут, как сказочные корабли.
— Всем ты, Ёж, хорош и пригож, да вот колючки тебе не к лицу!
— А что, Лиса, я с колючками некрасивый, что ли?
— Да не то чтоб некрасивый. . .
— Может, я с колючками неуклюжий?
— Да не то чтоб неуклюжий!
— Ну так какой же я такой с колючками-то?!
— Да какой-то ты с ними, брат, несъедобный. . .
— Ну, Жук, прощайся с белым светом — сейчас я тебя съем! Скажи на прощанье, как хоть зовут-то тебя, бедолагу?
— Зовут меня, Грачонок, жук-могильщик!
— Фу, гадость какая! От одного названия подавиться можно. А ну проваливай с глаз долой, не омрачай своей фамилией ясный день и моё весёлое настроение!
Бабочка большая, красивая, нарядная. Порхать бы такой над весёлым зелёным лугом, перелетать с цветка на цветок, а ей любо летать над грязной лесной дорогой, сидеть у мутной дорожной лужи, даже на дохлой лягушке! Торопится ленточник к пням с каплями прокисшего сока, садится на гнилые опавшие яблоки. Странные вкусы у тополёвого ленточника: подавай ему всякую гниль и прель. Чем хуже пахнет — тем милее ему.
Вспучилась вдруг земля и высунулся из неё крот. Нос — бурав, лапы — лопаты, зубы — ножи: подземный землекоп и охотник.
Не любит крот ясного солнца и свежего ветра: всю жизнь в тёмном и сыром подземелье. Землю копает, туннели строит, червяков ловит. Даже за сухой травой для гнезда наверх не вылезает, а втягивает её за корни прямо из-под земли.
И всё-таки хочется ему, наверное, изредка на наш белый свет хоть глазком взглянуть. Высунется и рот разинет от удивления!
от неё воротят носы: не по вкусу она обитателям леса. Не будем и мы её обижать. Вреда от неё никакого, а видеть её одно удовольствие.
Бабочка скрытная, незаметная. Летает она только ночью. С головы до ног усыпана пухлой пыльцой и только на бархатных крыльях два маленьких «зеркальца». Блестящих и ярких, как из начищенной меди. Из-за них-то, наверное, её и назвали металловидкой.
Для чего эти «зеркальца» — никому неизвестно. Может, в ночной темноте они светятся от луны и помогают бабочкам находить друг друга? Кто знает: много ещё тайн в ночном лесу...
— и все любуются ею. А ночью ныряет под воду. Стиснет белые лепестки в кулачок и нырнёт с головой. Спит всю ночь в глубине.
Ясное будет утро — снова вынырнет из воды. Снова развернёт лепестки навстречу солнцу и станет радовать всех. Ну а если облачно, если дождь и туман, то весь день под водой проспит. И носа наружу не высунет! И будут смотреть на неё одни только рыбы.
— Все меня, Куропатку, обидеть норовят: в лесу — волк серый, в поле — хорёк бурый, в воздухе — ястреб пёстрый. Хоть бы ты меня, Лиса, пожалела!
— А я что — рыжая, что ли? . .
— Посмотри, мама, какие у меня ноги длинные-предлинные!
— Длинные, сыночек, длинные и большие.
— Посмотри, мама, какие у меня уши высокие!
— Высокие, сынок, ушки — большие.
— А отчего это, мама, у меня такие ушки и ножки большие?
— А оттого, сынок, что ты у меня ещё совсем маленький. .
—- Была я красивая, была я пригожая — стала сама на себя не похожая!
Траву ребята на мне вытоптали, кусты повыломали.
— на подстилку.
Забросали меня пустыми банками, грязной бумагой, щепками и тряпками.
Жалуюсь! Была я лесной полянкой, стала лесной помойкой!
Чего только не делают жители леса наедине! Вытворяют, что только в головушку им придёт. Играют, поют, танцуют. А то купаются и загорают. Как этот вот лягушонок. Нашёл сыроежку с дождевой водой и давай в ней плескаться, словно в тазу! А теперь сидит на краешке и загорает. Дышит целебным воздухом. После водных процедур принимает воздушные ванны. Завидно даже...
До того ягоды хороши — сами в рот так и просятся! Но об этом даже и думать нельзя: ягоды ядовиты! У всех красных ягод — земляники, малины, брусники — красный цвет как яркий фантик на вкусной конфетке: «Съешьте нас». А у этих — как стоп-сигнал: «Не пробуйте, не прикасайтесь! Мы волчьи ягоды с ядовитого волчьего лыка!» .
Жалуемся на коллекционеров. Не на всех, конечно. На тех, кто собирает лекарственные растения, минералы, жуков и бабочек, мы не жалуемся. А жалуемся мы на тех, кто собирает для коллекции птичьи яйца. Сколько из-за этого погибает в лесу гнёзд! Сколько потом собранных яиц бьётся от неумелого обращения, сколько потом выбрасывается на помойку!
А ведь каждое яйцо — это будущая птица.